Мама иеромонаха Василия (уже после его кончины), увидев убранство его жилища, воскликнула: «Он же мне писал: “Мне так нравится моя келия! «Ну что тут может нравиться?»
… На полу лежал небольшой коврик, немного прожженный. К стенке, где находилась печка, была приставлена застеленная раскладушка, очень низкая. Под матрасом в изголовье, во всю ширину раскладушки, лежали два с половиной кирпича (это мы обнаружили, когда отца Василия не стало). Кирпичи были из старого склепа Старцев. Отец А., сосед отца Василия по келии, сказал: «Всем хватило по кирпичу, а отцу Василию одного не хватило».
Печка у них была общая с отцом А. и топилась из коридора. От отца Василия часто пахло дымом, особенно на полунощнице. Я сначала недоумевал: что это такое, чем он может заниматься — как будто картошку пек. А это был запах сырых головней, когда заливают дрова водой. Ведь однажды у них с отцом А. даже пожар был в келии.
На стене была икона Святой Троицы, занимала всю стену. Это была репродукция «Святой Троицы» преподобного Андрея Рублева. Рама была сделана из березовых поленец в коре, то есть из расщепленного надвое ствола тонкого деревца, — это было необычно и красиво. Икона мученицы Параскевы с тремя святителями была в рамке под стеклом и туда же — сверху, над иконой — была помещена постригальная свеча. А поскольку икона была прямо под потолком, то от пожара, случившегося однажды в келии, свеча расплавилась, потекла и всю икону залила воском. Отец Василий очистил фигурки святителей, а по бокам воск оставил. Получилось так красиво, как будто какая-то древняя икона — то ли из камня высечена, то ли из янтаря сделана. Долго невозможно было понять, что это такое, а отец Василий никогда же не скажет: «У меня там то-то и то-то». По-моему, мне отец А. потом рассказал, что это в результате пожара получилось, а от отца Василия я никаких объяснений не слышал. Эта икона сейчас у его мамы дома. В святом углу было несколько икон, причем, отец Василий мог взять какую-нибудь икону оттуда и отдать. Уменя есть от него икона Божией Матери, фрагмент, как потом оказалось. Одна женщина-иконописец (она была в Оптиной с самого начала, сейчас ее уже там нет) написала фрагмент на куске картона. Отцу Василию эта икона понравилась — он ее взял и поставил у себя. И вот однажды, как-то в ответ на мои какие-то жалобы, он вручил мне ее и добавил только, что ее надо освятить. На следующий день я приступил к нему, и он сам ее освятил. В святом углу у него было много святынек, которые он всегда с легкостью раздавал. У него вообще была такая манера все раздавать. Мама отца Василия рассказывала, что как-то связала ему кофту, красивую, черную, с пуговицами, и так ни разу ее на нем и не видела: «Отдал кому-то, он все всегда раздавал». А сам ходил в одном мохеровом свитере, растянутом, и на локтях как паутина. Не могу сказать, что часто бывал у него в келии — мало кто вообще бывал в келии отца Василия, потому что он к этому очень ревностно относился, но если кто и приходил, то из келии он старался не отпускать того без подарка: или книгу подарит, или святыньку какую-нибудь, или иконку.
У него на столе стояла большая фотография преподобного Амвросия в епитрахили, и он как-то с легкостью отдал ее мне. Я ее, к сожалению, не сохранил, — тоже кому-то отдал.
В келии еще стояла тумбочка из кухонного гарнитура, обитая пластиком: там у него находились чайные принадлежности. И там же был пакет с конфетами. На протяжении долгого времени он благословлял каждого уходящего «комплектом»: «Белочкой» и завернутой в желтую фольгу конфетой с орешком внутри. Сколько у него было этих конфет, не знаю. Это был какой-то бездонный пакет. Руки у отца Василия были большие, движения размашистые. Он запускал руку в пакет, шарил: «Вот тебе, возьми». Иногда давал мне три «комплекта» и говорил: «Возьми, своим дашь», — то есть маме с сестрой. Иногда только мне, но почему-то обязательно в комплекте. Это продолжалось очень долго. Сам он, видимо, этих конфет не ел.
Интересно, в каком состоянии у него находились в келии книги. На аналое всегда лежала Псалтирь — часто раскрытая, с зеленой закладкой. В келии места для книг не хватало. Была какая-то древняя этажерка, но книги лежали стопами на столе, и видно было, что ими постоянно пользуются. На это я каждый раз обращал внимание, приходя к нему в келию, — что при таком обилии книг всеми ими постоянно пользуются. Эти книги были какими-то «живыми», они лежали на столе даже не стопками, а какими-то пирамидками, под разными углами. Сверху лежало Евангелие — маленькое, в кожаном переплете. Во всех книгах сутажные закладки.
После смерти отца Василия закладка указала на его последнее чтение из Апостола. Это были строки из Второго послания апостола Павла к Тимофею, 6 — 8 стихи четвертой главы: …Аз бо уже жрен бываю и время моего отшествия наста: подвигом добрым иодвизахся, течение скончах, веру соблюдох. Прочее убо соблюдается мне венец правды, егоже воздаст ми Господь в день он, Праведный Судия.
